Это была худенькая девушка с телом ребенка и заостренным усталым личиком. Она остановилась перед церковной колонной, опустила руку в святую воду и перекрестилась. Это она, шепнул я. Подождем, пока она выйдет.
Она появилась через неделю.
Это была худенькая девушка с телом ребенка и заостренным усталым личиком. Она остановилась перед церковной колонной, опустила руку в святую воду и перекрестилась. Это она, шепнул я. Подождем, пока она выйдет.
Она долго стояла на коленях перед образом, потом медленно поднялась на ноги и вытерла глаза. Прошла по проходу, остановилась у дверей, перекрестилась, а потом вышла из церкви. Мы настигли ее на углу. Мы хотим задать вам несколько вопросов. Она долго смотрела мне в лицо. Карл мертв, видите ли. То есть я хочу сказать, несправедливо, что его убили.
Хотите рассказать это в участке? Она просто все время плакала, не понимала, что я внутри обливаюсь слезами. Вы не знаете, как я плакала внутри! Он был для меня всем.
Он единственное, что у меня было. Я больше просто не могла. Я велела ей замолчать, а когда она не замолчала, я. Пойдемте с нами, мэм, сказал я. Я принесла ее в церковь. Она кивнула, словно все вспомнив. Ведь она была невинной. Поэтому я принесла ее в церковь.
Вы нашли ее там? Именно там мы ее и нашли. Казалось, она была довольна. Я рада, что вы нашли ее. Он ничего мне не ответил. Тем не менее, улыбнулся я, не смею утверждать, что в моих записках вовсе отсутствует стремление к сенсационности. Возможно, вы и ошибаетесь, продолжал он, подхватив щипцами тлеющий уголек и раскуривая длинную трубку вишневого дерева, которая заменяла глиняную в те дни, когда он был настроен скорее спорить, нежели размышлять, возможно, вы и ошибаетесь, стараясь приукрасить и оживить ваши записки вместо того, чтобы ограничиться сухим анализом причин и следствий, который единственно может вызывать интерес в том или ином деле. Мне кажется, в своих записках я отдаю вам должное, несколько холодно возразил я, ибо меня раздражало самомнение моего друга, которое, как я неоднократно убеждался, было весьма приметной чертой в его своеобразном характере. Нет, это не эгоизм и не тщеславие, сказал он, отвечая по привычке скорее моим мыслям, чем моим словам.